Любая выставка фарфора в нашей стране – большое событие. Увы, крайне редко предоставляется возможность увидеть воочию хрупкие сокровища, надёжно спрятанные десятилетиями в хранилищах музеев от глаз специалистов, коллекционеров и просто людей, интересующихся историей и изящными искусствами. Особенный интерес вызывают выставочные экспозиции, посвящённые изделиям наиболее известных, прославленных заводов. В России, одним из самых легендарных частных фарфоровых предприятий принято считать «завод» кн. Н.Б.Юсупова в Архангельском. По праву, не по праву ли – разговор отдельный. Но факт остаётся фактом: даже очень далёкие от исторических и культурологических областей науки люди знают или, по крайней мере, слышали легенду о существовании в первой половине XIX в. в подмосковной усадьбе загадочного предприятия, выпускавшего, якобы, фарфор неземной красоты, превосходивший всё, что было создано в этой области до и после. В бытовании этого мифа ничего странного нет. Немало сил для его создания и внедрение в сознание современников и грядущих поколений вложил сам отец-основатель, князь Николай Борисович Юсупов – блестящий вельможа екатериненской, павловской, александровской и николаевской эпох, бывший одно время директором Императорского фарфорового завода (!). Немало способствовала утверждению мифа в умах и простая человеческая потребность в красивой сказке, окутанной флёром таинственности. Сыграл свою роль и наивный патриотизм: маленький, простенький заводик, в простом княжеском имении, где денно и нощно труждались простые русские крепостные, достиг необычайных художественных вершин…

Однако, вернёмся к выставке, претенциозно названной «Юсуповский фарфор. Изделия фарфорового заведения кн. Н.Б. Юсупова в Архангельском» и размещённой, как и большинство выставочных проектов музея-усадьбы, в «конторском флигеле». Организацию самого просмотрового процесса оставим на совести устроителей. Создаётся впечатление, что они озаботились главным образом тем, чтобы выставку посетило как можно меньше народа. Крайне скромные по метражу площади, обязательное условие –«только в составе экскурсии», ничтожно малое количество мест в одной экскурсии – 10 чел., ничтожно малое количество самих экскурсий – 5 в день… И это – при огромном интересе к проекту и наличии того обстоятельства, что усадьба расположена как-никак за городом, куда даже на автомобиле в будний день нужно добираться по московским и подмосковным пробкам порой не один час.

Предметы, представленные в экспозиции, - честные. Честные в том смысле, что это действительно фарфоровые изделия конца XVIII первой трети XIX веков. Разные по уровню – от шедевральных до более, чем посредственных, но точно вписывающиеся в указанные временные рамки. Другое дело – их происхождение и принадлежность производству. Если бы выставка называлась как-нибудь иначе, например «Юсуповский фарфор в контексте русского и европейского фарфора», никаких вопросов не возникало бы. Но…Но! Все экспонаты заявлены в качестве продукции завода в Архангельском. Только и единственно!

В подкрепление этого смелого заявления и для придания всему мероприятию наукообразной солидности, выставочный проект сопровождается богато иллюстрированным каталогом с примечаниями, приложениями и вступительной статьёй  главного хранителя коллекции фарфора музея-усадьбы. Опять-таки, к полиграфии претензий нет. Хорошая бумага, грамотное макетирование, прекрасного качества иллюстрации. Есть вопросы по содержанию. Много вопросов. Несмотря на то, что вразумительные ответы на них вряд ли будут даны г-жой Автором-составителем, осмелюсь всё-таки предложить несколько. Не столько для того, чтобы поставить компетентность (если таковая наличествует) главного хранителя под сомнение, сколько для того, чтобы достучаться до здравых логики и смысла читателя.

Лейтмотивом вступительной статьи г-жи Автора-составителя проходит тема установления более точной датировки возникновения фарфорового заведения в Архангельском. Автор опровергает бытовавшие ранее представления о точке отсчёта существования предприятия с 1814 г., и предлагает свою – 1819. Каковая в завуалированной форме и вынесена в подзаголовок выставки «К 190-летию предприятия». Вопрос, безусловно, принципиально важный для более точной датировки изделий и для правильного атрибуирования спорных предметов, считающихся условно продукцией Архангельского первых лет существования. Спора нет, укоренившаяся в отечественной истории декоративно-прикладного искусства дата 1814 г., введённая в оборот публикацией А.В. Селиванова (1903), давно утратила научную актуальность. Настолько давно, что упоминать этот труд более, чем столетней давности, основанный на мифах и апокрифах, полученных из уст заинтересованного лица и не Бог весть какого знатока истории вообще и фарфористики в частности, даже и неприлично. Князь Ф.Ф. Юсупов, подвизавшийся главным образом на ниве отравления пирожными «святых старцев», в качестве источника исторически достоверной информации о фарфоре – скорее анекдот, нежели повод для научных изысканий. Столь же мало научного интереса представляют и упоминания завода в Архангельском в «Дамском журнале» или в частной переписке. Как говорится: «Не надо путать туризм с эмиграцией!» Субъективные свидетельства и оценки пусть даже и современников – это чистый воды «туризм». Иное дело – документы: деловая переписка, счёта, описи, сметы, журналы заказов и исполнения работ, списки персонала, бухгалтерские отчёты и т.д. Тут можно почерпнуть немало объективной информации и уточнить датировки. Документ – штука серьёзная! Сухая, но максимально достоверная и в 99% случаев датированная. Подтверждённая документально версия безусловно становится неоспоримым историческим фактом. Г-жа Автор понимает это. Но, понимает как-то по-своему. То есть, ссылается на некие архивные бумаги, не раскрывая при этом их статуса. «Документы юсуповского архива в РГАДА позволили исследователям уточнить год начала работы…» «Архивные документы помогли уточнить и детализировать сведения о живописной мастерской…» «Первые опыты росписи на фарфоре, судя по отдельным скупым упоминаниям в документах…» «Из архивных документов следует, что летом 1816 года живописцы из Архангельского были перевезены в московский дом…» И так далее… Хочется спросить у уважаемого Автора: так что же это всё-таки за таинственные «архивные документы»? Что они из себя представляют? Насколько объективно отражают события? Да и документы ли это, а не очередные ли дневниковые записи или частная переписка? В серьёзных исследования принято в худшем случае приводить точные цитаты со ссылками на место хранения и учётные данные документа. А в лучшем – привести документ полностью, сопроводив его расшифровку фотографией подлинника. В противном случае, туманные намёки на существование неких весомых аргументов в пользу своей теории, несколько напоминают попытки нерадивого школьника отвертеться от «двойки» ссылками на то, что домашнее задание он сделал, все примеры решил правильно, а вот только тетрадку, как назло, забыл дома. Она есть, но увидеть её нельзя…

Но, вернёмся к главной составляющей проекта, к материальным объектам культуры. Уточнение датировок и атрибуций безусловно важны. Было бы, как говориться, что атрибуировать. Вот с этим делом и в хозяйстве, подведомственном г-же Автору-составителю, и в собраниях других музеев – полная анархия и свобода полёта «творческой» мысли!

Как уже отмечалось выше, история завода в Архангельском и его продукции – в очень большой степени плод мифотворчества, создававшийся на протяжении без малого двух веков. Начало такому положению вещей было положено самим основателем, кн. Н.Б. Юсуповым. Человек обширного ума и образованности, князь Николай Борисович отличался широким кругозором, развитию которого немало способствовали его путешествия по Европе и Азии. Будучи знаком не понаслышке с новейшими и лучшими образцами европейской художественной культуры, Юсупов, не стесняясь в средствах, прививал их ростки в России: устраивал театр в любимом Архангельском, собирал в главном здании ( да что здании – дворце!) усадьбы коллекции живописи и скульптуры от античности до современности, создавал вокруг него грандиозный парк, совершенствуя его архитектурный ансамбль. Нашлось место в этой «маленькой подмосковной Европе» и фарфоровому заводику, возникшему, скорее всего, не в качестве коммерческого предприятия (род Юсуповых был одним из богатейших в России до 1917 г.), а в качестве своеобразной визитной карточки или даже куриозного аттракциона для гостей, друзей и Августейших покровителей, призванный множить славу рода Юсуповых по всему белу свету. Как человек, прекрасно разбиравшийся как в силу десятилетней деятельности на посту директора ИФЗ и ИСЗ, так и благодаря знакомству с крупнейшими европейскими производствами, во всех тонкостях фарфорового производства, Николай Борисович прекрасно представлял себе все трудности своей затеи. Князь трезво оценивал, в какие финансовые и организационные затраты обойдётся создание настоящего заведения. Втягиваться в такое многосложное предприятие совершенно не входило в его планы по популяризации своего имени. Существовал гораздо более простой и изящный вариант, позволявший добиться желаемого результата в кратчайшие сроки и совершенно почти без головной боли. Для видимости была создана небольшая живописная мастерская, с выписанными из-за границы мастерами и подмастерьями из собственных крепостных, которая и демонстрировалась всем заинтересованным лицам. Нельзя сказать, что мастерская была чисто бутафорской. Отнюдь. Иностранные специалисты сами вырабатывали продукт, со временем стало что-то получаться и у их русских учеников. Но обеспечить полностью потребности этого пиар-проекта князя Юсупова на первых порах завод был не в состоянии. Ни по количеству, ни по качеству. А нужно было заявить об этом «архангельском чуде» сразу и громко. Для этого вполне пригодились хорошие связи Николая Борисовича с лучшими французским мануфактурами и живописными мастерскими (главным образом парижскими). Поскольку в официальной концепции проекта было заявлено, что часть белья будет поставляться из Франции, то ни у кого не вызывал лишних вопросов тот факт, что в Архангельское действительно поставляется фарфор из-за границы. Для росписи. А что тут такого? Всё честно… Вот только странным образом кое-какие предметы, коими одаривал радушный хозяин своих гостей под видом «своего, домашнего, лучшей выделки», на 100% идентичны парижской продукции того времени. Но вопросов опять-таки не возникало. Во-первых, дарёному коню в зубы не смотрят, а во-вторых, человеку не искушённому ни к чему разбираться в тонкостях стиля и технологических приёмах. Ну и в-третьих и в главных: не может такой солидный человек заниматься такими глупостями, как мелкое шулерство! Зачем ему?

Вот тут бы и озаботиться современному исследованию проблемами верификации и атрибуции! Расставить всё по местам, восстановить историческую правду, сорвать апокрифический флёр, назвать вещи своими именами. Куда там! Крайняя консервативность, невежественность и зашоренность наших доморощенных «искусствоведов» не позволяет им совершить такой простой, на первый взгляд, поступок. Плюс к этому – крайняя корпоративность музейных и научных работников. Если г-жа NN (признанная непонятно кем, непонятно когда и непонятно, за какие заслуги, корифеем в области фарфористики) атрибуировала двадцать лет назад (непонятно, опять-таки, по каким критериям) предмет, как изделие завода в Архангельском, то оспаривать мнение «коллеги» нельзя! Грех! За это г-жа NN может обидеться и, пользуясь своим положением корифея, не пустить в корифеи критикана. А быть корифеем в России, это не просто «почёт и уважуха», это ещё и довольно солидный приработок на ниве экспертиз для частных коллекционеров. Так что, уж пусть лучше частные коллекционеры путаются в соплях и покупают воробья вместо канарейки. Их не жалко. Они по определению спекулянты и невежественное быдло. А историческая правда? Да кому она нужна, эта ваша правда?! Ещё один нюанс: на ложных концепциях многими сделаны научные имена, защищены диссертации…И что же, вот так взять и сказать: «Ошибался я все эти годы, люди добрые! И в работах своих ахинею нёс, и диссертация моя – фикция!»? На это мало кто отважится. Разве что – настоящий учёный. А где вы видели у нас таковых?
Такую же, приблизительно, картину можно, к сожалению, наблюдать и в каталоге выставки. Возьмём, например, такие известные предметы, как три чашки в форме античной урны (две с сохранившимися крышками, одна – с сохранившимся блюдцем) с парными ручками из собраний Государственного Эрмитажа и государственного музея-заповедника «Павловск». Произведения, давно записанные в хрестоматийные образцы изделий заведения, опубликованные сотни раз в качестве шедевров безвестных русских мастеров, трудившихся в княжеской живописной мастерской (кат. №№ 790, 791, 792).  Начнём разбор с такой пустячной, на первый взгляд, несуразности, как описание предметов. Несмотря на то, что они абсолютно идентичны по форме и размерам, в описании один из них назван «бокал-кубок с крышкой», а два других «чашка». Согласитесь, разница между этими терминами весьма существенная. Откуда такая несуразица? А всё оттуда же, из корпоративной косности. Много лет назад какой-то корифей и мастодонт «описал и атрибуировал» №792  и назвал его бокалом-кубком. Ну вот так он себе представляет бокалы и кубки, отца и мать, от которых родятся дети - бокало-кубки…С крышками. И всё! Спорить нельзя, переназывать нельзя. Иначе – война! А вот два других предмета корифей не удостоил своим вниманием. Посему, они чашки. И будут ими отныне и во веки веков! Это так часто бывает в природе. Посмотришь на какую-нибудь многодетную семью, а там старший брат Шарль-Луи, а двое других – Равшан и Джамшуд. А фамилия у всех – Ивановы. Часто бывает. Хотя, лучше было бы, всё-таки, внести какой-нибудь порядок и единообразие в терминологию. Если, конечно, считать историю декоративно-прикладных искусств наукой. Если нет, если это просто способ зарабатывания денег, то тогда можно придумывать и дальше. Чем чудней, чем непонятней название, тем больше священный трепет обывателя перед посвящёнными в таинство придумывания названий.

Однако, о предметах. По всем стилистическим и морфологическим признакам, по технологическим особенностям исполнения декора и росписи, по цветовой гамме, по качеству и оттенкам позолоты, по сравнению с многочисленными французскими аналогами – все три предмета, без особого труда, любой, мало-мальски сведущий в области фарфористики, человек отнесёт к продукции одной из парижских мануфактур или живописных мастерских эпох Директории и Консулата, то есть к 1795 – 1804 годам. Форма разного назначения фарфоровых сосудов в виде строгой античной двухручечной урны появилась именно во Франции, в эпоху зрелого нео-классицизма, в последние годы царствования Луи XVI. Достигла законченного совершенства пропорций в послереволюционные годы, на излёте увлечения утончёнными греческими образцами, и совершенно почти исчезла из оборота или трансформировалась в более помпезные, по наступившей моде на римский имперский стиль, виды. Ряд характерных особенностей нанесения декора и его качество также недвусмысленно свидетельствуют о галльском происхождении предметов. Доведённая до безупречности технология нанесения монохромных красками или золотом флоральных, арабесковых или геометрических орнаментов по трафарету, так и осталась никем не разгаданным и не превзойдённым секретом именно французских (преимущественно – парижских) мастеров рубежа XVIII – XIX веков. Тот, кто имел возможность видеть оригинальные образцы этой продукции, никогда не спутает их с иностранными подражаниями. С каким бы тщанием последние не были исполнены. Именно сочетание необыкновенной сложности рисунка с необыкновенной же лёгкостью его исполнения французскими декораторами, выгодно отличают продукцию последних от тяжеловесных и сухих до предела опытов имитации этой техники европейскими коллегами. Значительных успехов в этой области декорирования добилась мануфактура Дил и Герард (Dihl et Guérhard (бывш. Мануфактура герцога Ангулемского (Manufacture de duc d’Angoulême))), клиентом которой (как совершенно справедливо отмечает уважаемый Автор, ссылаясь в этом случае на совершенно конкретные финансовые документы – оплаченные счета заказов князя мануфактуре) долгие годы являлся Николай Борисович Юсупов. Трафаретная орнаментика достигнув своего расцвета к рубежу веков, довольно быстро сошла почти со сцены, уступив место новым стилистическим элементам бурно развивающегося имперского стиля, победное шествие которого началось со вступлением генерала и Первого консула Буонапарте на французский императорский престол в 1804 году.

Уровень исполнения живописных портретных миниатюр и в гризайли, и в полихромной манере, также не оставляет сомнений в высочайшем профессионализме художников, свойственном считанным мастерам ведущих парижских мастерских того времени. Косвенным подтверждением датировки могут служить как сами живописные оригиналы, так и детали и аксессуары в костюмах портретируемых: Н.Б. Юсупова, Н.П. Шереметьева и Александра Павловича. Один из портретов (кн. Юсупова) представляет из себя вольную копию с работы Лампи, созданной в 1790-е годы. На втором (гр. Шереметьева), миниатюра создана по мотивам оригинала Шатобура, датируемого 1800 г. На портрете Александра I мы наблюдаем характерные элементы русской военной моды первых двух лет царствования будущего Благословенного монарха: мундир с высоким стоячим воротом и причёску с косой, оставшуюся в наследство с павловских времён и недолгое время бытовавшую в самом начале правления Александра. Портрет относится к ранней иконографии императора и представляет его, возможно, даже ещё в статусе Наследника и Великого князя. Нет ничего удивительного в том, что за неимением нового официального портрета только что вступившего на престол Императора, в качестве образца для копирования его изображения для разных надобностей использовались портреты великокняжеского периода.

Вообще говоря, в Европе, и особенно во Франции, предметы аналогичных или даже идентичных форм, с аналогичными орнаментальными, колористическими и живописными решениями встречаются достаточно часто. И в музеях, и в частных коллекциях, и на аукционах, и на блошиных рынках. Везде и всеми они совершенно чётко определяются как французский фарфор рубежа XVIII – XIX веков. В случае с экземплярами из хранилищ Эрмитажа и Павловска, учитывая все приведённые выше соображения, речь должна идти точно о такой же атрибуции. Более того, принимая во внимание все обстоятельства, связанные с восшествием на престол Александра I и эволюцию его портретных изображений, чашку с портретом императора можно смело датировать 1801 – 03 годами. А в силу того, что все три предмета выполнены на одних и тех же формах, с применением одних и тех же приёмов декорирования и на одном и том же высоком уровне, и остальные два «бокало-кубка» следует записать на тот же отрезок времени и принадлежащими той же парижской живописной мастерской. Интересен тот факт, что в истории бытования предметов с портретами Александра Павловича и гр. Шереметьева  нет ни малейших намёков на какую-либо, пусть даже косвенную, связь с именем Юсупова и его фарфорового заведения. Можно, конечно, строить всякого рода версии, предположения и теории, разыгрывать по ролям сцены поднесения князем роскошного подарка своему монарху или другу обер-гофмаршалу, но…Нет документальных свидетельств, стало быть – нет и предмета для обсуждения. Тем более, что на протяжении десятилетий русский императорский двор самостоятельно, совершенно без посредничества князя Николая Борисовича, заказывал в разное время и на разных мануфактурах значительное количество изделий для своих нужд. Тот факт, что все три предмета по множеству параметров абсолютно тождественны, свидетельствует только о том, что все три заказа были поручены совершенно независимо друг от друга одному и тому же французскому заведению, входившему, безусловно, в десятку лучших и обслуживавшему высшие слои европейской аристократии начала XIX в. При желании, внимательно изучив произведения и историю парижских мастерских, можно с достаточной степенью точности установить производителя. Но, в нашу сиюминутную задачу это, к сожалению, не входит, не тот формат. А в научную долгосрочную концепцию отечественных «искусствоведов» - тем более не входит. К огромному сожалению. Не тот кругозор…

А вот теперь, почитаем, что сообщает по этому вопросу г-жа Автор-составитель! Всё, о чём она сочла нужным поведать нам, желая поделиться, так сказать, своим «богатым» опытом и «обширными» знаниями – интересно. Очень!

Для примера выберем описание чашки с портретом «виновника торжества», князя Н.Б. Юсупова по живописному оригиналу Ж.Б. Лампи ( кат. №790). «…1810-е»

Вот такая датировка. Без объяснения причин, без анализа бытовавших в 10-е годы XIX века форм, без каких бы то ни было ссылок на бесспорные аналоги. Хочется, значит – будут 1810-е! Что интересно, описывая абсолютно идентичный №792, г-жа Автор лихо датирует его десятью годами позднее – уже 1820-ми. В самом деле, какая разница? Десять лет туда, двадцать сюда…В масштабах Вселенной-то?
«…Бельё – один из частных заводов Парижа (?)»
Очень тепло, г-жа Автор! Почти жарко. Осталось сделать крохотный шаг и … И чуть дадее по тексту:
«…Возможно, использовано бельё завода Гарднера.»
А вот это – Антарктида! Северный полюс…

Во-первых, в сортаменте изделий завода Гарднера предметы таких форм не встречаются. Никогда. Во всяком случае, до сих пор ни один человек их не видел и не держал в руках. Во-вторых, продукция завода Гарднера 1810-х годов обильно и без всякой ложной стыдливости и жеманности маркирована: тут и «G» подглазурная, и «G» в тесте, и клеймо «гарднеръ» в тесте. В разных вариантах и комбинациях. Дело в том, что уже в начале XIX века завод Гарднера был вполне себе успешным, респектабельным предприятием, имевшим хороший рынок сбыта и внимательно следившим за тем, чтобы появлявшиеся в России, как грибы после дождя, мелкие заводики не оттягивали на себя покупателя, завлекая его дешёвыми подделками, не дискредитировали солидную марку. Кому, как не Гарднеру, было знать, что такое контрафакт? Он (Гарднер) сам по молодости баловался, маркируя свои убогие изделия майсенскими мечами. В-третьих, маркировка разного рода подглазурными и в тесте простейшими знаками – точками, чёрточками и т.д. – была весьма распространена среди французских производителей белья для парижских живописных мастерских, которые после нанесения декора ставили на предмет свою, уже полноценную марку (как правило – надгдазурную, печатную). Сами по себе все эти значки и марками-то назвать нельзя. Это чисто техническая маркировка, служившая для обозначения тех или иных технологических или производственных нюансов, которые считывались только и исключительно участниками процесса. Одна точка – к тулову крепятся две ручки, две – точки – одна, три – вместо ручек – маскароны и т.д. Вот так, приблизительно. Получая предмет с такой маркировкой, работник чётко и быстро выполнял требуемую операцию. Легко, практично и без лишних организационных согласований. И всегда ясно, кто и где схалтурил, кого штрафовать. И, наконец, в-четвёртых: для учёного, плутать в поисках истины меж Вербилками и Парижем столь же нелепо и смешно, как терзаться сомнениями в определении двух башен – Останкинской и Эйфелевой. Это очень «две большие разницы»! Очень. Только слепой этого не видит. Но, только не г-жа Автор. Заподозрив в №790 гарднеровский продукт, в №792 (абсолютно идентичном) она подозревает уже руку Попова: «Бельё – завод Попова или частный французский завод». Чёрт с ним, с Парижем! Он далеко и не русский, в конце-то концов! Но вот когда российский «искусствовед» не может разобраться с двумя известнейшими российскими же заводами, это, господа, уже «хоть святых вон выноси!» Применительно к этой смелой поповской гипотезе г-жи Автора, можно повторить те же аргументы, которые были представлены выше. Только «Гарднер» заменить на «Попов».

Читаем дальше.
« В начале XIX века на заводе…в Архангельском была выполнена роспись нескольких подарочных чашек в стиле ампир.»
Стоп! Только что, во вступительной статье, нам с жаром доказывали, что завод начал функционировать в 1819 г. Это не совсем «начало» века. «Начало», строго говоря, это 1801 – 1810 годы. Так, значит, завод существовал уже в этот период? Далее – на основании каких документов делается заявление о произведённых работах? Есть бумаги? Предъявите! Там наверняка стоит дата. Все вопросы снимутся автоматически и наступит полная ясность. Но, не так привыкла работать с документами неутомимая исследовательница.

Следующий абзац, долженствующий, по мнению г-жи Автора, придать историческую и научную достоверность предыдущему громкому заявлению, гласит: «В описи вещей петербургского дома, начатой в 1810 г., есть запись: Чаш больших чайных с круглыми крышками и блюдечками на коих портрет его сиятельства…семь. Из них 3 зелёных, 4 красных…» Опять полный сумбур. В самом факте наличия в петербургском доме князя в 1810 году фарфоровой посуды ничего странного, конечно, нет. Но какое отношение она имеет к заводу в Архангельском, которого даже по датировке А.В. Селиванова в те поры ещё не существовало? Ровным счётом никакого. Да и описание предметов, кроме констатации наличия на них портрета князя, не даёт никаких указаний на то, что представленные на выставке чашки из их числа. Более того, если аналогичные предметы проходят по описи 1810 года, задолго до открытия заведения в Архангельском, это служит ещё одним, косвенным, доказательством того, что изготовлены они в 1800-х годах. Про изготовителя ничего сказать нельзя, так как на него нет прямых документальных указаний. Но г-жа Автор не сдаётся! «Приведённая архивная запись сделана в описи, заведённой в 1810 г., позднее.» И откуда же г-же Автору это стало известно? Может быть, она лично присутствовала при правке? Может быть, провела почерковедческую экспертизу и химический анализ чернил? Нет, отнюдь. Вот что поведала нам учёная дама: «В делопроизводстве…канцелярий Юсуповых на протяжении всего XIX века широко практиковалось продолжение составленных описей и гроссбухов.» Здесь мы должны огорчить исследователя. Продолжение описей и гроссбухов не изобретение делопроизводителей канцелярий Юсуповых XIX века, а  практиковалось и практикуется всеми и везде вплоть до сегодняшнего дня. Ставится дата и делается соответствующая запись о поступлении или изъятии. Не бином Ньютона, а очень простая и полезная во всех отношения практика ведения учёта. Что, собственно и подтверждает далее сама г-жа Автор: «В них специально оставлялись свободные поля и целые страницы для внесения новых записей, сведений о перемещении вещей или о пополнении…» Браво! Наверное, для человека, ни разу в жизни не имевшего дела с бухгалтерским учётом или с инвентаризацией, такие прописные конторские истины - огромное открытие, а человек, сообщивший ему об этом – великий учёный, почти Эйнштейн! Но для людей, более-менее знакомых с делопроизводством, из пассажей г-жи Автора становится ясно только одно: предметы, о которых идёт речь и которые, возможно, имеют какое-то отношение к экспонируемым на выставке, зафиксированы именно в 1810 году. Если нет никаких иных датировок в записях о них, кроме указанного года, то решение по этому вопросу окончательное и пересмотру не подлежит. История, уважаемый Автор, наука точная. А исторический документ – не катрен Нострадамуса, который можно толковать, как Бог на душу положит. С документами спорить бесполезно. Они бесстрастные и неподкупные свидетели.

Изучая выставку и каталожное описание её далее, постоянно приходится сталкиваться с экспонатами, присутствие которых,  мягко говоря, вызывает недоумение. Определённое количество предметов маркированы знаками русских мануфактур и декорированных в характерной стилистике этих мануфактур. Довольно внушительное количество изделий не маркированы вообще и провенанс их никоим образом не отражает какого-либо отношения к Архангельскому. Так, например, кат. № 802 «Чашка с портретом вел. кн. Екатерины Павловны». Поступила из государственного музейного фонда неизвестно, в каком году. Откуда и когда, в свою очередь, попала в ГМФ – покрыто мраком неизвестности. «Бельё – неизвестный завод». Маркировка, латинская I и крест в тесте – не расшифрована. Вывод: фарфоровое заведение кн. Юсупова в Архангельском, 1820-е. Очень изящный и научно обоснованный вывод! На «пять с плюсом» исследовательская работа!

В оправдание своей лихой небрежности г-жа Автор-составитель считает нужным довести до нашего сведения, что «…Работа с фарфоровыми изделиями, детальный их анализ позволили выявить ряд закономерностей, которые присущи юсуповскому фарфору, определить характерные черты, особенности в декоре изделий…» Всё это безумно интересно, но как-то, одновременно, и безумно голословно, резонёрски. Хотелось бы ознакомиться с методикой этой самой «работы с изделиями», узнать, по каким направлениям и критериям проводился анализ, какие предметы участвовали в аналитических изысканиях, каковы характеристики и параметры, по которым делались выводы о принадлежности того или иного предмета архангельскому производству, применялись ли при изучении инструментальные методы (сравнительный химический анализ фарфоровой массы, позолоты, красок) и т.д.  Безусловно, продукция завода имеет свои неповторимые, характерные особенности, которые могут и должны быть проанализированы и систематизированы. Вопрос лишь в правильном выборе методики исследования и наличии желания эти исследования проводить. Учитывая довольно запутанную историю возникновения и деятельности предприятия, широкий круг производителей-поставщиков фарфоровых полуфабрикатов, крайне разнородный по своей профессиональной подготовке состав персонала, невнятную, размытую стилистику, отсутствие достаточной документальной поддержки и прочие объективные факторы, работа, настоящая научная работа, по внесению относительной ясности и объективности в процесс атрибуирования юсуповского фарфора может занять те просто годы, а всю жизнь. Гораздо проще, конечно, пользуясь статусом «дипломированного искусствоведа», долгие годы рассуждать ни о чём с умным видом, разводя руками в пустоте и изрекая время от времени «Я так считаю…По моему мнению…» Увы, к науке эта манерная декламация, многословное жонглирование «учёными», но пустыми без эмпирического наполнения словами и терминами, не имеет ровным счётом никакого отношения.

Результатом такого поверхностного подхода к интересующей нас странице истории фарфорового производства в России, стало почти анекдотическое положение вещей. Благодаря самоуверенным и безапелляционным, но абсолютно ни на чём не обоснованным атрибуциям учёных дам и мужей, количество юсуповского фарфора увеличилось за последние двадцать – тридцать лет даже не в разы, а на порядки. Подавляющая часть немаркированных предметов и французского, и русского производств, с лёгкостью обрели статус «изделий Юсуповского завода». В доказательство такового их статуса приводятся аналоги из многочисленных альбомов и каталогов, где господа от науки, желая сделать очередное «открытие» и набрать баллов для своего «научного» статуса, с лёкгостью необыкновенной причисляют десятки и сотни предметов к продукции Архангельского. Аргументация и научное обоснование, как мы видели, не выдерживают никакой критики, зато на обложках гордо красуются имена корифеев и мастадонтов. Дальше, как уже говорилось, дело идёт по накатанной дорожке. Ляп начинает кочевать из книги в книгу со ссылкой на первоисточник и глубокомысленными примечаниями «Предмет описан и атрибуирован АА в 19… году.» Мало кто удосужится разыскать первоисточник. А если всё-таки найдёт, то, скорее всего, с удивлением прочтёт, приблизительно, такое: «Поступил из ГМФ( варианты: приобретён в магазине-салоне №2 Москомиссионторга , приобретён у коллекционера ММ, поступил из ТОРГСИНа и т.д.) Без марки. Архангельское.» Вот так. Скупо, но по существу. Ни секунды не сомневаюсь, что после проведения выставки 2009 года и выхода каталога, количество коллекционнейших архангельских раритетов вырастет ещё на порядок. Запестрят примечаниями работы по декоративно-прикладному: «Предмет описан и атрибуирован уважаемым Автором-составителем в 2009 г.» И счастливые обладатели продукции никому не известных заводов будут демонстрировать всем заинтересованным лицам фотографии других аналогичных продуктов никому не известных заводов в красивом альбоме с названием «Юсуповский фарфор. Изделия фарфорового заведения кн. Н.Б. Юсупова в Архангельском»…

А ведь в каталоге г-жа Автор-составитель приводит очень интересную цитату С. Лазаревского: «…особенно интересны для собирателей изделия завода кн. Юсупова, в продаже почти совсем не встречающиеся.» То есть, сто лет назад, ещё до всех мировых войн и революций с их чудовищными для памятников культуры разрушительными последствиями, до экспроприаций частных коллекций, до советского вандализма, когда пролетарии кушали из императорских тарелок, юсуповского фарфора уже практически не было. Плакали старые коллекционеры от невозможности достать предмет собирательского вожделения. Даже за деньги. Вот как плохо жил народ при царизме! Я сейчас? А сейчас, что называется «Куда ни плюнешь – попадёшь!» Есть юсуповский фарфор! Есть в музеях (много), есть в продаже (очень много). Спасибо вам за это, скромные труженики на ниве отечественной истории искусства!

Я понимаю, что своим брюзжанием несколько подпорчу благостную картину антикварного рая, но хотел бы заметить, что к бесспорными по происхождению предметам из мастерских Архангельского могут быть отнесены только те, которые маркированы известным клеймом и те, история бытования которых прослеживается с момента создания и строго задокументирована. Это несколько десятков предметов, не более. Остальные, до получения объективных научных методик определения принадлежности, всего-навсего изделия неизвестных заводов. Пусть даже и начала XIX века. И никакие частные мнения г-жи Автора-составителя тут ничего изменить не могут! Впрочем, на мой взгляд, иметь предмет высокого художественного уровня неизвестного завода гораздо лучше, чем посредственную юсуповскую вещь. Марки должны коллекционировать филателисты, а коллекционеры декоративно-прикладного искусства должны коллекционировать именно объекты и именно искусства.

Подводя итоги экскурсу в «научные» изыскания главного хранителя музея-усадьбы, можно квалифицировать все эти её странные занятия, как попытку «подогнать решение под ответ». Насколько беспомощна, сумбурна и противоречива аргументация г-жи уважаемого Автора и не менее уважаемого Составителя, читатель, думаю, смог наглядно убедиться. Создаётся впечатление, что писалось всё это с расчётом, что читать всё равно никто не будет. Это большая ошибка с Вашей стороны, г-жа Автор! Мы, к сожалению, прочитали. Почему «к сожалению»? Да потому, что убедились лишний раз в полной несостоятельности самых известных представителей отечественной культурологи и исторической науки. А для Вас, потому, что то, «что написано пером, не вырубишь топором», как известно. Ваша репутация учёного после подобного рода публикаций уверенно устремится к нулю.