Трудно сказать, что руководит людьми, посвятившим большую часть своей жизни собирательству. Кроме случаев откровенного инвестирования денег с целью сохранения и приумножения капитала, деятельность эта может быть объяснена какими угодно объективными и субъективными причинами, начиная от душевного расстройства и заканчивая проблемой одиночества и вакуума общения отдельно взятого индивидуума. Действительно, многие психиатры рассматривают коллекционирование как форму тихого помешательства, обусловленную психологическим складом конкретной личности и выражающуюся в склонности к разного рода систематизации и упорядочению всего и вся. Действительно, многие известные коллекционеры были в личной жизни глубоко несчастными, одинокими людьми, которым их увлечение заменяло семью и общество. Теорий и догадок на тему «причинно-следственные связи, обуславливающие возникновение и становление устойчивой зависимости  от процесса приобретения б/у предметов» можно строить великое множество. Но! Совершенно очевидно, что для развития этой наклонности совершенно необходимы две вещи – наличие свободного времени и наличие свободных средств. Категории эти связаны теснейшим образом: только человек, не обременённый необходимостью в поте лица зарабатывать себе на хлеб насущный, может позволить себе такую роскошь, как посвящение большой части своего времени своему увлечению. Тонкий художественный вкус, образование, способность почувствовать Прекрасное во всех его проявлениях, желание жить в окружении предметов, несущих в себе заряд творческой энергии их создателей и прочие полезные свойства и качества одного отдельно взятого человека не в состоянии сделать из него коллекционера, если у него нет ни минуты свободного времени и ни лишней копейки в бюджете. Даже такое суррогатное коллекционирование, не требующее финансовых затрат, как собирание объектов материальной культуры, представляющих из себя отходы цивилизации, просто валяющихся под ногами: спичечных этикеток, пивных пробок, жестянок из-под печенья и т.п.– требует наличия достаточного свободного времени, некоей праздности. Впрочем, зачастую «порочная» страсть собирательства завладевает своей жертвой настолько, что все прочие стороны бытия, выходящие за рамки процесса стяжания вожделенных предметов, уходят для неё на задний план. Рушатся семьи, карьеры, социальные связи, уходит здоровье, сдают психика и интеллект. Для многих фанатичных собирателей коллекция превращается в монстра, пожирающего своего владельца, бесценные годы его жизни…

 Однако, описываемый нами клинический типаж собирателя существует лишь на протяжении последних полутораста лет. До этого же, в течении многих столетий коллекционирование произведений искусства было уделом малочисленных представителей сильных мира сего. Именно они располагали в трудное время становления европейской цивилизации достаточным количеством уже упоминавшихся нами времени и средств. Да и коллекционированием, в современном смысле этого слова, это стяжание предметов роскоши назвать вряд ли можно. Речь шла скорее об удовлетворении посредством украшения своих резиденций арт-объектами различных стилей, техник и эпох некоторых честолюбивых амбиций владельцев, диктовавшихся, прежде всего, вопросами престижа, придания видимости значимости и могущества своей персоне в глазах окружающих: и подданных, и союзников, и соперников.

 Главный упор делался на демонстрацию изобильного великолепия, которое достигалось сосредоточением в интерьерах и убранствах дворцов, замков, соборов и монастырей произведений искусства, поражавших зрителя либо грандиозностью, либо роскошью, либо замысловатостью исполнения. Как правило, сам владетельный хозяин принимал косвенное участие в формировании своего собрания, ограничиваясь лишь некоторыми пожеланиями и либо одобрением, либо выражением неудовольствия достигнутыми результатами. А непосредственно исполнением монаршего замысла были озабочены отряды или целые армии художников, архитекторов, придворных чиновников, поставщиков.

 Очень уместно будет подтвердить это предположением примером из отечественной истории. Во времена бурных реформ Петра I, для организации нового быта по европейской моде, и самим Царём-реформатором, и его ближайшим окружением было ввезено огромное количество предметов искусства, начиная от современной им мебели и предметов утвари, порой самого утилитарного свойства, до античных, римских и греческих, скульптур и китайского и японского фарфора. Всё это великолепие было более или менее успешно вписано в интерьеры, украсило наружные фасады и парки вновь отстроенных на «иноземный лад» дворцов. Однако, сами владельцы этих сокровищ лишь благосклонно взирали на возникавшие, как по мановению волшебной палочки, роскошно оформленные покои, отдавая должное достигнутому модному эффекту, но мало интересуясь самими предметами, составлявшими их убранство. Приобретением же и ввозом всевозможных заморских диковинок в Россию занимались совсем другие люди, которых  интересовали прежде всего внешняя эффектность, броскость предметов и соотношение цена-качество. Интересовали из чисто практических соображений, отнюдь не из любви к искусству: либо угодить влиятельному заказчику, либо заработать на нём же. А лучше  - и то, и другое одновременно. Вот такие побудительные мотивы закупочной деятельности. Можно ли считать этих добытчиков Красоты предтечами современных арт-дилеров? С очень большой натяжкой, лишь по некоторым формальным признакам.

 Так, например, капитан Измайлов, находившийся в 1719 – 22 годах в Китае с дипломатической миссией, привёз в Россию полученные в дар и купленные для Императора «…множество китайских и японских лакированных вещей, из которых …японские состояли большей частью из мелочей, как то коробочек и пр., тогда как в числе китайских были полдюжины деревянных кресел, кругом залакированных, столы, кальяны и т.п.; также большое количество всякого рода богатых китайских тканей… Капитан привёз с собою также много фарфоровой посуды, большой запас китайского чаю и табаку.» Из приведённого отрывка  воспоминаний современника, прекрасно видно, что фарфор, например, приобретался отнюдь не как коллекционный материал, а всего лишь как занятная заморская диковинка, такая же, как чай и табак. Разумеется, учитывая расстояния и трудности транспортировки, все привозимые предметы были достаточно дороги, редки и, как следствие, крайне престижны. Но смысл, вкладываемый в данном случае в понятие «редкость», совершенно иного свойства. Он характеризует не раритетность предметов с точки зрения их художественно-исторических достоинств, а ближе по смыслу к понятию «дефицит». Обладание столь малочисленными и, как следствие, крайне дорогостоящими предметами было вопросом престижа, моды, чего угодно, только не душевной потребностью приобретателя, не «собирательской болезнью».

 Когда в исторической и искусствоведческой литературе встречаются пассажи о том, что тот или иной монарх рубежа XVII – XVIII веков увлекался коллекционированием восточного фарфора, остаётся только догадываться, какое представление о повседневной жизни суверенов, нравах и обычаях высшего света, придворном этикете, сословных предрассудках и условностях, кругозоре августейших особ имеет автор. Воображение невольно рисует картину, представляющую Августа Сильного, идущего рано по утру по лавочкам купцов, торгующих колониальным товаром, на рынки и ярмарки, где курфюрст одержимо выискивает среди груд всевозможных вещей редкостные образцы китайской керамики, дрожащими руками держит и рассматривает случайную находку, торгуется до хрипоты и, блаженно улыбаясь, несёт завёрнутое в тряпку сокровище в свой дворец, где и помещает ликуя на полку с прежними своими приобретениями… Если бы хоть раз, хоть о ком-то, хоть где-то в мемуарной литературе можно было прочесть подобную историю из монаршей жизни, то наличие в XVII – XVIII веках такого явления, как коллекционирование восточного фарфора было бы бесспорным историческим фактом. Но – нет! Фарфор покупали, им дорожили, им украшали лучшие апартаменты, им гордились, порой – бахвалились. Но его не коллекционировали. Это сейчас изделия китайских и японских мастеров той эпохи перешли в разряд антиквариата и произведений искусства, а триста с лишним лет назад, это были всего-навсего дорогие, нарядные диковинные безделушки, радующие глаз хозяев и вызывающие зависть гостей. Элемент дизайна или декора – вот наиболее правильное, с нашей точки зрения, определение места произведений искусства в жизни общества до конца XVIII в.

 Вообще, не следует забывать о том, что заказчики и творцы были зачастую современниками. Поэтому рассматривать симбиозы художник-собиратель, давшие начало многим выдающимся собраниям, можно либо в качестве обычных производственных отношений (заказчик – исполнитель), либо меценатских  (гений – покровитель). Очень часто трудно отличить, где заканчивалось меценатство и начиналось производство, однако на общее положение вещей это не влияет.

 Это ныне сэр Энтонис Ван Дейк – один из величайших представителей портретной живописи фламандской школы эпохи раннего барокко, картины которого являются украшением многих музеев и частных галерей. А в первой половине XVII века он был просто придворным живописцем, выполнявшим заказы короля на возмездной основе. И титулы получал за ударный труд, и звания. Можно ли говорить, применительно к данному конкретному случаю, что Карл I Стюарт коллекционировал работы Ван Дейка? Такое утверждение было бы, по меньшей мере, опрометчивым. Деятельность художника преследовала совершенно другие, утилитарные цели – увековечение членов правящей династии во всём надлежащем великолепии. Хотя портреты короля, членов его семьи и придворных, находящиеся ныне во дворцах, принадлежащих королевской семье, и представляют из себя на сегодняшний день именно коллекцию работ мастера, рассматривать Карла I в качестве собирателя современной ему живописи вряд ли стоит.

 То же самое, сугубо утилитарное, назначение – украшать жилище, радовать хозяевам глаз – имели и работы многочисленных голландских художников, которые охотно покупались не только аристократией, но и благополучными бюргерами. Это сейчас они «малые голландцы», которых собирают и которыми гордятся коллекционеры. А в современном им мире они были простыми тружениками, практически ремесленниками, зарабатывавшими себе и семьям на содержание своим ремеслом. Были более востребованные, умевшие лучше потрафить вкусам покупателя, были менее… Но все делали одно дело – создавали в домах уют и настроение, а не формировали коллекции граждан вольной Голландии.

 Можно отметить ещё одну характерную особенность, свойственную титулованным коллекционерам: собирательство велось крайне редко по предметно, по одной - две вещи, а отличалось масштабностью и грандиозностью размаха. Покупали и продавали произведения искусства уже готовыми коллекциями, собранными другими титулованными семьями из поколения в поколение за несколько десятков, а то и сотен лет, количество экспонатов в которых доходило до нескольких тысяч единиц. Для перевозки шедевров на новое «место прописки» задействовались целые поезда из возов и телег, грузовые суда.

 Достаточно в этой связи привести пример из отечественной истории, вспомнив стиль коллекционирования Императрицы Екатерины Алексеевны, большой любительницы до подобного рода протокольных увлечений, имевших целью способствовать воплощению в жизнь поставленной ею задачи по созданию в европейских умах образа Великой Екатерины. Великой не только в своих деяниях на поприще государственном, но и в утончённой просвещённости, философической мудрости и склонности к искусствам. Сама императрица, жеманно писавшая своим корреспондентам о своих разнообразных коллекционерских «болезнях», терзавших её возвышенную и ранимую душу, порой проговаривалась, обнаруживая истинные причины своих собирательских устремлений.

 « …Это не любовь к искусству, это жадность. Я не любительница, я только жадна.» - написала она как-то в одном из своих писем, довольно точно охарактеризовав приводной механизм своей бурной деятельности.

 Эта жадность, при неограниченном финансировании, приносила ей довольно изрядные плоды на ниве масштабной скупки всех видов и направлений произведений изящных искусств. Вот только часть её приобретений за долгие годы царствования: галерея графа Брюля, галерея Кроза ( барона Тьера), коллекция Браакампа, коллекции камей герцога Орлеанского, барона Брейтеля и Д.Брайса, библиотека Дидро и т.д. О масштабности покупок можно судить по описанию коллекции Кроза, данной Дидро в письме к Фальконе: «…Здесь есть вещи Рафаэля, Гвиди, Пуссена, Ван-Дейка, Снейдерса, Карло Лотти, Рембрандта, Воувермана, Теньера и т.д., в числе около тысячи ста (!) полотен. Они стоят Её Императорскому Величеству 460 000 ливров…»

 Сама императрица, хвастаясь своими коллекциями перед современниками, описывает их не как восторженный собиратель, а скорее именно как алчный инвестор, вкладывающий свои деньги в данном случае в собственный имидж, для которого не важны отдельные составляющие его богатства, а имеет значение только количество и масштабы приобретений:

«Моя маленькая коллекция резных камней такова, что вчера четыре человека с трудом несли две корзины с ящичками, в которых заключалась едва ли половина собрания. Это были те корзины, в которых у нас зимой носят дрова.»

«…мой (музей), в Эрмитаже, состоит теперь из картин и лож Рафаэля, из 38 000 книг, четырёх комнат, наполненных книгами и эстампами, из 10 000 камей, около 10 000 гравюр и из кабинета естественной истории, расположенного в двух больших залах…» (Из писем барону Гримму) Только цифры с нулями, поголовье, так сказать. Имена авторов не имеют значения, равно как и эстетические достоинства предметов. Валовый художественный продукт, как результат грамотной инвестиционной политики.

 Назвать эту деятельность коллекционированием можно с очень и очень большой натяжкой. Скорее это выполнение некоей программы, призванной сообщить русскому Двору надлежащий всем дворам могущественных держав в высшей степени репрезентативный вид, а ещё лучше – превзойти всех в этом деле, раздавив совершенно количеством артефактов на квадратный метр дворцовой площади.

 Настоящий коллекционер остаётся таковым до последних своих дней, идёт на любые ухищрения и расходы ради пополнения своего собрания очередным раритетом. Екатерина же, в последние годы царствования, добившись желаемого результата, пожав лавры и дифирамбы по поводу своей мудрости, учёности и утончённости от лучших европейских умов, забросила свои забавы и с равнодушием объяснила этот свой поворот в умонастроениях:

«Я не куплю более ничего. Я хочу расплатиться с долгами и копить деньги» ( Из письма барону Гримму, 1794) Вот так, очень просто – «…хочу копить деньги». Жеманные игры Фелицы в коллекционирование закончились, проснулась бюргерша…

 Тем не менее, какими бы соображениями не руководствовалась Императрица, скупая по всей Европе шедевры в товарных количествах, во многом именно этой её деятельности мы обязаны возможностью видеть замечательные произведения живописи, графики, скульптуры, декоративно-прикладного искусства в наших музеях.

 Что касаемо фарфора при русском Дворе в XVIII в., в разное время на разных европейских мануфактурах было заказано и произведено для его нужд довольно приличное количество парадных и повседневных сервизов, скульптуры и всяческих изящных безделушек. Были таковые и среди подарков, преподнесённых русским монархам в разное время разными дружественными и не очень суверенами. С середины XVIII в. производились в больших количествах разного сорта предметы и на отечественном Императорском фарфоровом заводе. Всё это великолепие служило на тот момент лишь для придания царственной роскоши дворцовым интерьерам и официальным церемониям и никем не рассматривалось в качестве объекта коллекционирования. Инвентарь, если можно так выразиться. Дорогой, престижный, роскошный, но – инвентарь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями: использованием по прямому назначению в некоторых случаях и хранением в посудных шкафах в подсобных помещениях, если не было надобности в сервировке кувертов…Иногда, впрочем, производители, осведомлённые о пристрастиях венценосных клиентов, привносили в декор своей продукции изображения предметов их вожделения. Так, например, один из самых известных севрских сервизов – « Service aux camees»  украшен многочисленными  живописными медальонами, имитирующими античные резные камни – возбудители той самой «камейной болезни», которой страдала в те поры Екатерина Алексеевна, заказавшая этот сервиз на мануфактуре.

 Возвращаясь к особенностям составления собраний произведений искусства до конца восемнадцатого века, необходимо отметить и отсутствие в этот период ещё одного, очень существенного фактора, немало способствовавшего своим зарождением на рубеже XVIII – XIX веков развитию того явления, которые мы определяем сегодня термином «коллекционирование». Речь идёт об искусствоведении. Конечно, труды по глиптике, нумизматике и скульптуре, главным образом – античным, появлялись время от времени и в XVI, и в XVII , и в XVIII веках. Но они носили характер скорее описательный, без глубокой исторической и культурологической основы и выполняли роль рекламы собраний того или иного нобля, сообщая окружающим не столько о художественных достоинствах описываемых предметов, сколько о статусе их владельца, свидетельством которого должна была служить публичная демонстрация сокровищ, хотя бы и с гравированных книжных страниц. С развитием  гравировальных техник  стало возможным более или менее качественно воспроизводить не только композиционные и светотеневые нюансы живописных полотен, но, отчасти ( к концу XVIII века), и их колористику.  С конца XVII столетия большую популярность и широкое распространение приобрели увражи (серии гравюр большого формата, объединённые общим тематическим замыслом), знакомившие публику с собраниями картинных галерей владетельных и просто влиятельных дворов Европы. Со временем, уже в эпоху Просвещения, многие собрания венценосных особ были открыты как для свободного доступа публики, исходя, само собой, и из модных просвещенческих веяний, и всё из тех же соображений престижа. Следствием этого изменившегося подхода к хранению и демонстрации произведений искусства, стала необходимость научной систематизации и каталогизации коллекций, приведение хаотичных нагромождений предметов искусства в логически обоснованные, упорядоченные экспозиции, служащие не только развлекательным, но и образовательным целям.

 С немалым удивлением посетители распахнувших свои двери императорских, королевских и княжеских сокровищниц обнаружили, что некоторые предметы, аналогичные увиденным во дворце, можно порой приобрести и в лавке старьёвщика, и на аукционах, которые первоначально специализировались на распродаже выморочного имущества, и просто на блошином рынке. Такое открытие немало способствовало пробуждению интереса к старине в её материальном проявлении уже не только у высших слоёв общества. Баловаться разного рода собирательством стали себе позволять и купцы, и буржуа, и чиновничество, и вообще все господа, располагающие более-менее свободными средствами и имеющие склонность к изящным искусствам. Тематика и уровень определялись выделенными на свою «маленькую страсть» средствами. Однако, по мере того, как росло собрание, росли и аппетиты. Безобидное увлечение превратилось для многих из маленькой страсти, в страсть порочную. За обладание вожделенным предметом некоторые собиратели готовы были не только отдать последнюю рубашку, но и пойти на преступление, на каковые изменения в сознании современников незамедлительно обратили внимание беллетристы, сделавшие одержимых коллекционеров главными героями многих своих произведений. Разумеется, забавные или полукриминальные истории из жизни собирателей проникли и на страницы прессы, создавая явлению коллекционирования широкую рекламу у охочей до всякого рода занимательного чтива публики. Коллекционирование обрастало слухами, легендами и апокрифами, в которых фигурировали большие деньги, случаи внезапного обогащения «на дурачка» и благостные рассказы о счастливых наследниках, получивших от престарелого скряги-дядюшки горы нажитых тяжким непосильным трудом и лишениями культурных ценностей. Торговля антиквариатом за считанные десятилетия превратилась из малопочтенного ремесла старьёвщика во вполне солидный, респектабельный бизнес. И по сей день многие антикварные галереи мира являются семейным делом, передающимся из поколение в поколение и кормящим владельцев уже не первый век.

 Несмотря на то, что круг интересантов за двести лет значительно расширился, коллекционирование предметов искусства, тем не менее, так и не стало повальным увлечением, а ограничило своё распространение главным образом среди слоёв обеспеченных граждан, имеющих некоторый особенный склад ума или алчущих удовлетворения неких своих амбиций. Разумеется, речь в данном случае идёт именно о произведениях искусства, а не просто о старых вещах, порой относительно недорогих. Последние собирали и собирают люди и со скромными достатками, гордо именуя свои приобретения «коллекцией». К сожалению, говорить о серьёзности подобного рода деятельности не приходится. Это направление подразделяется приблизительно на три основных ветви. Во-первых, так называемое «дамское коллекционироваие», то есть  периодическая, эпизодическая  покупка эффектных и броских безделушек ( скульптурок, чашечек, тарелочек, шкатулочек и т.п.), которые хоть и имеют, порой, вполне приличный с точки зрения обывателя возраст ( целых сто лет!), но в силу своих художественных характеристики совершенно не соответствуют тому значению, которое мы вкладываем в термин «произведение искусства». Вся эта нарядная, псевдоантикварная мишура является для её обладателя с одной стороны прекрасным способом занять себя в свободное время, с другой – не менее прекрасным способом поразить воображение друзей и знакомых, тоже, как правило, ничего не смыслящим в антиквариате, такой вот своеобразный способ самоутверждения в глазах ближайшего окружения. Вторым, не менее распространённым, увлечением околоантикварными предметами, можно считать деятельность по украшению своего интерьера всякими необыкновенными штучками, оживляющими своей замысловатостью унылое однообразие стандартизированной обстановки. Побудительные мотивы такой деятельности – приблизительно те же, что и в первом случае. К третьему направлению можно отнести собирательскую деятельность, по многим признакам сходную с настоящим коллекционированием, но отличающуюся от неё всё тем же пороком – в качестве объектов приобретательской страсти выступают предметы пусть и старые, но не имеющие в массе своей весомой художественной и исторической ценности ( утюги, колокольчики, самовары, штопоры и прочие предметы быта, среди которых, правда, изредка попадаются и настоящие шедевры).

 Настоящее же, серьёзное коллекционирование остаётся по-прежнему удовольствием дорогостоящим и время ёмким, требующим либо больших вложений средств, либо серьёзных и обширных знаний по предмету. Это не хобби и не увлечение, а, скорее, образ жизни…

 Если говорить о судьбах коллекционеров и коллекций в России, можно отметить, что формирование крупных частных (не аристократических) собраний происходило на протяжении XIX века так же, как и по всей Европе. Купечество, а затем промышленники и фабриканты с удовольствием и даже некоторым рвением вкладывали средства в изящные искусства. Не обязательно в антиквариат. Третьяков и Щукин, как мы знаем, приобретали картины современных им художников, но… Но, с одной маленькой оговоркой: это обязательно должны быть либо шедевры, либо, не меньше, чем произведения искусства в полном смысле этого слова. Есть такой закон природа: произведение искусства, а уж тем более шедевр, таковым и пребудет на всё время своего бытования, от момента создания до прошествия столетий и тысячелетий. Беспроигрышное вложение средств, при условии, что у инвестора развиты вкус и чутьё. Впрочем, за недостатком последних, всегда можно обратиться к специально обученным людям. Не за «спасибо», конечно, но, зато, с гарантией эффективности. Да и развить в себе необходимые для собирателя Прекрасного качества по силам со временем каждому, было бы желание.

 История масштабного частного собирательства в России,  как и многие другие явления социально-культурной жизни страны, прервала свой довольно длительный, почти двухвековой путь с приходом печальной памяти диктатуры рабочих и крестьян в Ноябре 1917 года. На протяжении последующих нескольких десятилетий, интересоваться предметами буржуазной культуры и собирать коллекции могла позволить себе лишь небольшая часть номенклатурной советской  интеллигенции, чиновников от искусства высокого ранга. Всем известны пристрастия «красного графа» А.Н.Толстого к старинным коврам и «буревестника революции» А.М.Горького к восточной резной кости. Разумеется, такие популярные, воистину «народные» направления собирательства, как филателия, нумизматика, филокартия и прочие продолжали жить своей загадочной и таинственной жизнью на протяжении всех лет великих потрясений. Коллекционировать марки и открытки люди, очевидно, будут даже в последние пять минут до того, как Земля превратится в прах.

 В послевоенное время, особенно с наступлением «оттепели», интерес к старине и, в частности, к её материальным памятникам, значительно вырос. Тематическим коллекционированием или собирательством предметов самых разнообразных техник, стилей и эпох стало увлекаться всё большее число практически «рядовых» граждан. Преимущественно – из числа творческой  интеллигенции. Тем не менее, несмотря на достигнутые успехи в «благодатные» военную и послевоенную поры изобилия антиквариата  в «комиссионках», уровень собраний таких известных коллекционеров второй половины ХХ века, как Феликс Вишневский, Мария Миронова и Александр Менакер, Зоя Фёдорова, супруги Лемкули, Виктор Магидс, Иосиф Моисеевич Эзрах  и многих других, можно определить скорее как любительский.  Да, в их коллекциях встречались произведения и мирового уровня, но их количество было ничтожно мало. Основной же массив собраний представлял из себя набор случайных в общем-то вещей; разной направленности, разного уровня, разной степени подлинности. Советские коллекции по масштабу не выдерживали никакого сравнения с собраниями дореволюционных предшественников: членов Императорской Семьи , Щукина, Третьякова, Штиглица и других, гораздо меньшего ранга, собирателей старой России. Всё-таки ограниченность в средствах и площадях, отрыв от общемирового антикварного рынка и тот полукриминальный ареол, который витал над самим понятием «антиквариат», делали коллекционирование предметов искусства областью практически нелегальной, бросающей вызов правящему режиму, в котором слово «частный» было равносильно приговору. Немало способствовала созданию этого образа «ловчилы-жучка-спекулянта-контрабандиста» советская массовая культура: литература исключительно детективного жанра и того же жанра кинематография.  УК СССР и всех союзных республик,  приравнивавшие свободный оборот предметов искусства к незаконным операциям с валютными ценностями (ст. 88 УК), спекуляции (ст. 154 УК), контрабанде ( ст.188 УК) и даже – измене Родине ( ст. 64 УК). Коллекционировали с оглядкой и в строгом соответствии с «моральным кодексом строителя коммунизма». Много ли в такой атмосфере насобираешь? Максимум – одного Рембрандта или одно яйцо Фаберже. Впрочем, как говаривал Довлатов: «… В одном помещении неприлично иметь более одного Рембрандта».

Должно ещё заметить, что с точки зрения «владения предметом», наши собиратели отстали от общемирового процесса ровно на столько лет, сколько рабочие и крестьяне благоденствовали под мудрым руководством Ленинского Политбюро ЦК КПСС. Железный занавес напрочь отсёк население бывшей Империи не только от джинсов, магнитол и жвачки, но и от обмена информацией в разных областях человеческого знания. В том числе, и от обмена информацией о новых веяниях и тенденциях в искусствоведении, арт-маркетинге и дисциплинах, связанных с реставрацией и хранением предметов истории и культуры.

 Говоря о наличии информации, мы имеем в виду доступную на рассматриваемый период времени информацию на русском языке. В СССР выходили книги, альбомы и сборники научных статей, посвящённые живописи и декоративно-прикладному искусству. Одна беда: количество их было крайне не велико и писались они на основании тех крупиц, которые оказались в распоряжении Автора. Иногда  научный анализ и выводы вселенского масштаба делались на основании пяти – десяти работ или предметов, оказавшихся в поле зрения исследователя. Книги и альбомы тех лет стоит рассматривать скорее как общеобразовательные, идеологически выдержанные подарочные издания. Количество текста сведено до минимума, три четверти объёма его посвящены советскому периоду. Главным достоинством книги или альбома считалось количество иллюстраций с изображением и описанием предметов, не относящихся к деятельности «прогрессивных» художников всех направлений художественной деятельности. Черно–белые иллюстрации, приводимые во многих альбомах, а так же цветные снимки невысокого качества не дают практически никакого представления о предметах. А если прибавить к этому и небольшой размер фотографий, то смело можно сказать, что теряется вся красота и прелесть столь любимого нами всеми фарфора, уходит эстетика восприятия. Именно такое качество снимков мы видим в изданиях о русском фарфоре,  вышедших в советское время.  Следует особо отметить, что не было специализированных изданий по русскому фарфору XVIII в. Небольшое количество  предметов данного периода приводится в нескольких изданиях, причем одни и те же предметы кочуют  из альбома в альбом.

 Тем не менее, следует отдать должное Авторам, которые в рамках своей осведомлённости, будучи искренне увлечёны предметом исследования, сумели интуитивно определить правильное направление в постижении значимости доставшегося им для изучения культурного наследия. Честь им и хвала!

Среди весточек искусствоведческой мысли «из-за бугра», особое место занимают издания стран так называемого «социалистического лагеря», продававшиеся в магазине «Дружба» на ул. Горького (ныне Тверская) д. 15 и рядом со зданием Моссовета (ныне здание Мэрии Москвы) в д.13. Качество полиграфического исполнения этих изданий на голову превосходило качество изданий советских, цены кусались не сильно (от полутора до восьми рублей) и, главное,  – материал. Не тот, набивший оскомину, дежурный набор сокровищ Московского Кремля, Исторического музея, «Третьяковки» и «Пушкинского», а нечто, что не каждый день увидишь. Единственное, что смущало – языки: польский, чешский, венгерский, немецкий. Зато были иллюстрации и датировки, чего еще желать? Самыми лучшими публикациями по фарфору, с точки зрения информативности, основанной на архивных данных Прусского и Саксонского королевских архивов, можно считать солидные, монументальные «гэдээровские» издания, посвящённые майсенскому, берлинскому и тюрингскому фарфору, фарфору периода Бёттгера и Хёрольда, японской и китайской керамике,  и керамике вообще. Многочисленные, в основном – цветные, иллюстрации, стали незаменимым подспорьем для советских коллекционеров 70-х – 80-х годов в вопросах атрибуции предметов нероссийского происхождения. 

В конце семидесятых годов ХХ века, на волне разрядки и доктрины мирного сосуществования государств с различными политическими системами, на прилавках советских книжных магазинов появилось большое количество литературы «на языках», изданное в самых, что ни на есть, капиталистических странах без цензуры и одобрения отдела по идеологии ЦК. В числе этих книг были представлены и альбомы и монографии по всем, практически, направлениям искусства – начиная с живописи, в лице её самых великих представителей, и заканчивая прикладными искусствам, от артефактов времён древних царств Египта и Мессопотамии до экстравагантных объектов Дали и безумной роскоши изделийТиффани и Картье включительно. Следует отметить, что издательства, прорвавшиеся на советский рынок, были из лучших на то время: «Skira», «Flammarion», «Hachette», «Office du livre», «Abrams», «Thames & Hudson», «Dumont» etc., etc., etc... Цены на эти продукты западной свободной мысли несколько кусались, от 75 рублей до 250-ти (при средней заработной плате 120 руб. в месяц). Вот на этом этапе, частные коллекционеры, располагавшие необходимыми средствами, на голову обошли музейщиков, которые были не в состоянии приобрести данную литературу для личного пользования. А средства, отпускаемые казной для формирования музейных библиотек, не позволяли иметь всю эту необходимую для научной работы литературу в пределах свободного доступа.

 В последние десятилетие количество источников получения информации многократно возросло, в первую очередь в связи с возможностью приобретения зарубежных изданий, одна беда – армия коллекционеров, для которых эти издания могли бы представлять интерес, значительно поредела: старшее поколение постепенно уходит, а новое – не спешит ему на смену. Причин несколько, но главная, всё-таки, это отсутствие в России рынка антиквариата, как института. То, что принято называть «российским рынком», представляет из себя несколько сотен магазинов и галерей по всей стране и несколько сотен же дилеров (скорее всего, их суммарное количество не дотягивает до тысячи, что в масштабах такой огромной страны, как Россия, практически равно «нулю»). Антикварная торговля и дилерская деятельность в провинции практически отсутствуют, их функции выполняют разнообразные скупки и ломбарды,  работники которых имеют об искусстве и предметах старины весьма своеобразное представление. Тем не менее, каким бы убогим не казался нам наш внутренний советско-российский рынок антиквариата, о нём необходимо сказать несколько слов. Рассматривая ситуацию на отечественном рынке, мы имеем в виду, главным образом, ситуацию не ценовую, мы говорим о предложении.

 Времена изобилия, которые казались неизбывными ещё в 60-е – 70-е годы, сменились страшным дефицитом любой, мало-мальски похожей на антикварную, вещи начиная с середины 1980-х.

Еще в 80-е годы русский  фарфор  18 в. очень редко, но все же встречался. Хотя уже и в то время цены на него среди коллекционеров были высоки.  При этом главенствующее право  покупки редких предметов принадлежало музеям и ряду лиц с большими финансовыми возможностями. А уже потом  предметы, прошедшие подобную фильтрацию, попадали к рядовым коллекционерам.

Причин тому много, говорить о них можно до бесконечности. Но! Первопричина – экономика. Людям не на что было тратить советские рубли и, как следствие, с прилавков сметалось всё, что можно было купить. Не будем забывать и о том, о чём говорилось выше – о мифе в безумную стоимость любой старинной вещи, столь долго и последовательно вдалбливаемом в голову обывателя. К концу 80-х, антиквариатом стали даже пресловутые «тарелочки с голубой каёмочкой», если на них красовалась марка товарищества Кузнецова, Гарднера или братьев Корниловых с двуглавым орлом. То есть, те предметы, от которых, двумя годами ранее, были заполнены прилавки по цене от трёх до десяти рублей за самый шикарный образец .Одновременно с этим мусором в те годы, в середине 80-х, на прилавке единственного московского антикварного магазина, магазина-салона №2 на ул. Димитрова (ныне Ул. Якиманка), торговавшего предметами декоративно-прикладного искусства, стояли стопками екатерининские и павловские ординарные тарелки по цене от 15 до 50 руб. за штуку, фарфор ИФЗ времён Николая Павловича считался китчем и продавался после третьей уценки, а уж майсенский фарфор рубежа  XVIII - XIX веков, эпохи Марколини, ампирные чашки с живописными миниатюрами, но с щербинками, и «зелёного Ватто» середины XVIII в. покупали только люди, страдающие тяжёлыми расстройствами психики. Хотя, были и такие направления и предметы коллекционирования, которые всегда, во все времена пользовались неизменным спросом и просто так, с прилавка, практически не продавались. Это и пресловутые «военные» тарелки ИФЗ, и ранний советский фарфор, и ранний русский, виноградовский и елизаветинский. Не лежало хорошее русское стекло, екатерининские и павловские репрезентативные предметы. Они, порой, всплывали, но исчезали мгновенно, в течении пяти минут и впоследствии об этих случаях ходили легенды и предания.

К началу 90-х годов исчезло всё. Даже то, что лежало горами, а уж про раритеты и говорить нечего. Причём, никто не спешил расставаться с предметами даже за приличные деньги. За сумасшедшие – иногда расставались, было такое. Этот  первый опыт массового вложения денег в антиквариат, можно считать одним  из свидетельств возвращения страны к нормальной цивилизованной жизни, где инвестирование в предметы искусства – один из распространённых финансовых инструментов.

Говорить о логике ценообразования на предметы старины в тот период не приходится. Это был исключительно вопрос случая. Среди коллекционеров получила распространение оценка по аналогам из аукционных каталогов  Sotheby’s, Christie’s и  Philip’s, которые в большом количестве стали ввозиться из-за рубежа благодаря более либеральной политике в области свободного перемещения граждан. Обычно за основу бралось среднеарифметическое эстимейтов на аналоги, которое делилось на три или на четыре. Полученная сумма переводилась в рубли по реальному курсу доллара или фунта, далёкому от официального курса Госбанка. Цифры, само собой, получались довольно скромными, особенно учитывая те факты, что двадцать с лишним лет назад цены на антиквариат во всём мире были достаточно низки, а реальная цена продажи оставалась для российских дилеров и коллекционеров долгое время неизвестной. Плюс к этому, ложное представление отечественных дилеров и коллекционеров о том, что аукцион – самый объективный, с точки зрения установления реальной стоимости, способ торговли. Справедливости ради стоит отметить, что в те времена даже сто долларов были в СССР, а затем уже и в России огромными деньгами. Оперировать суммами в две-три тысячи долларов могли позволить себе только подпольные миллионеры, число которых, впрочем, день ото дня росло.

Ситуация коренным образом поменялась после 1 Января 1992 года, когда цены были отпущены и Россия вступила в мутные волны того, что отечественные экономисты назвали «свободным рынком». Ситуация кардинально изменилась  с появлением первых частных антикварных магазинов.  Но положение  в стране было на тот момент таково, что  музеи не финансировались, а  большинство частных коллекционеров уже не могли себе позволить приобретать предметы в связи с экономическим кризисом. Всплеск предложения в 90-е гг. был колоссальный.  Полки магазинов были заполнены предметами  высокого уровня и прекрасной сохранности, обладание которыми раньше казалось несбыточной мечтой для многих частных коллекционеров.

Вставшие перед большинством населения вопросы элементарного выживания в новых экономических условиях, заставили их искать источники средств к существованию среди разного рода предметов старины, оказавшихся в их владении. Прилавки достаточно многочисленных уже к тому времени антикварных магазинов и галерей быстро наполнились. Причём – не мусором, а предметами такого уровня, о которых ещё лет пять-десять назад нельзя было и мечтать. Появлению их на рынке способствовало, например, то обстоятельство, что многие из «старых» коллекционеров не смогли приспособиться к новым условиям и вынуждены были постепенно расставаться с вещами из своих собраний. Большой процент составляли предметы, распродававшиеся людьми, выезжающими на постоянное место жительства за рубеж. Наступил такой момент, когда предложение превысило спрос и многое из того, что ещё год назад продавалось на «ура», осело на прилавках на долгие годы, не находя покупателя. Ещё один немаловажный фактор, отвлекший денежные потоки из области торговли антиквариатом – появление разного рода возможностей потратить деньги: машины, дачи, квартиры, зарубежные турпоездки. На все эти понятные удовольствия так же требовались значительные суммы, которые граждане рассчитывали легко и просто получить от продажи «старины глубокой». Типичный случай для антикварного магазина той поры: торжественно входит владелец шедевра, неторопливо разворачивает предмет и кладёт его на прилавок (чаще всего, это напечатанная на жести иконка начала ХХ века), усталым голосом сообщает, что ему нужно 125 687 рублей, потому как собрался он купить дачу и вынужден расстаться с фамильной реликвией за гроши, и не хватает ему именно такой суммы. Горькое разочарование ждало этих граждан… Приносили и вполне достойные предметы, но, учитывая перенасыщение рынка, и за них можно было рассчитывать получить лишь достаточно скромные деньги. Вспоминая то, что лежало, стояло и висело по магазинам и галереям в 90-х годах, и сколько это стоило, невольно хочется кусать себя за локти. Если говорить о фарфоре, то достаточно упомянуть тот факт, что изделия ИФЗ не считались ни коммерческими, ни коллекционными. Предметы с живописными миниатюрами времён Николая I, ординарная екатерининская посуда, изделия европейских мануфактур XVIII века застревали на прилавках на годы. У новых богатых были и новые запросы. Большим успехом пользовались помпезные, китчевые вещи в идеальном состоянии. Даже скульптуры Лансере и Шписса были недоступны для понимания новой элиты и пылились на полках. Частное коллекционирование практически сошло на нет, старые коллекционеры постепенно уходили, а новых не появлялось. Государственные музеи также не могли позволить себе значительных закупок, учитывая бедственное финансовое положение. Финансирование по остаточному принципу, так назывались тогда средства, выделявшиеся из бюджета на культуру. Одно время ходили даже разговоры о необходимости продажи дубликатов из музейных запасников.

Этот райский период продлился относительно не долго. Экономика опять внесла коррективы и на волне роста благосостояния некоторых россиян, благодаря росту цен на углеводороды на мировом рынке, с начала нового тысячелетия семимильными шагами пошёл процесс вымывания настоящего, породистого антиквариата с рынка и сопутствующий этому рост цен. За десять лет состоятельные покупатели несколько пообтесались, на смену бездумной трате денег на помпезные пустышки пришло спланированное инвестирование в предметы антиквариата и искусства. Резко выросли цены на вещи так или иначе связанные с российской историей и культурой. Изменились приоритеты при определении целесообразности финансовых вложений. При этом на первый план вышли такие понятия, как раритетнось, аутентичность, провенанс. Коллекционирование на сегодняшний день превратилось в бизнес-проект, финансовый инструмент, начисто лишённый какой-либо эмоциональной составляющей. Холодный расчёт заменил эстетические изыски. Есть среди новых русских коллекционеров и те, кто формирует свои коллекции по своему же вкусу, отдавая предпочтение той или иной эпохе или направлению, но и они руководствуются теми же принципами при покупке, как и обычные арт-инвесторы.

Внутренний рынок исчерпал себя достаточно быстро и образовавшийся года три-четыре тому назад вакуум стал заполняться привозными вещами, приобретёнными на зарубежных аукционах. Следует заметить, что большая часть антиквариата давно находится у людей, занимавшихся им на протяжении десятилетий и знающих ему цену. Мифических старушек, спящих на диванах карельской берёзы и пьющих чай из батенинских чашек в природе не существует. Перераспределение антиквариата в последние двадцать-тридцать лет, практически исключает появление на рынке неизвестных и значимых произведений искусства по бросовым ценам.

 В силу этой нехватки коллекционного материала, направление антикварного потока изменилось на диаметрально противоположное. Если в начале 90-х предметы старины всеми правдами и неправдами вывозили из России, то теперь их ввозят. И опять, к сожалению, правдами и неправдами. Таможенное законодательство по вопросу ввоза культурных ценностей вызывает много недоумённых вопросов. Понятно, раньше боролись с расхищением национального достояния России. А сейчас с чем борются? С его возвращением?

Так или иначе, за последние насколько лет в Россию ввезено достаточно большое количество памятников российской истории и культуры и ещё большее – общемировой, что не может не радовать. Западный антикварный рынок на поверку оказался тоже не безразмерным, и на сегодняшний день количество и качество предлагаемых к продаже русских вещей заметно снизилось. На этом фоне стали востребованы предметы западных художников прямо или косвенно имеющие отношение к русской истории и культуре. Спрос на «россику» имел своим естественным следствием как рост цен, так и появление большого количества подделок. Уровень цен вырос за последние пять лет на порядок. Так, например, если в начале двухтысячных годов средняя цена на среднюю ампирную чашку с живописью колебалась в районе 200-300-т долларов, то сегодня за неё же просят  2000-3000 долларов минимум. А стоимость предметов более высокого класса начинается в районе цифр с четырьмя нулями. Ценообразование не стабилизировалось и по сей день, преподнося каждый год очередные сюрпризы. Трудно сказать, сколько времени продлится эта гонка. На фоне экономической нестабильности в мире и дефицита коллекционного материала делать прогнозы крайне затруднительно.

 На данный период времени ситуация такова, что спрос на русский фарфор XVIII в. в разы превышает предложение. В связи с этим вероятность приобретения в коллекцию подобных  предметов очень мала, независимо от финансовых возможностей частного коллекционера. Но есть альтернатива! При не очень высоком  спросе на хороший, породистый европейский фарфор XVIII в., предложение его на европейском рынке гораздо выше, и  обладая достаточным количеством в первую очередь знаний и, конечно, финансов, есть возможность за несколько лет собрать достойную коллекцию фарфора практически любой европейской мануфактуры данного периода.

 Ещё одним актуальным вопросом для российских коллекционеров и инвесторов является сохранность приобретаемых предметов. Надо заметить, что в отличие от России, где реставрация находится ещё в зачаточном состоянии, на Западе реставрационный технический и технологический прогресс добился больших успехов, позволяя придавать дефектным предметам видимость полностью сохранных. О реставрационном вмешательстве аукционисты и галерейщики предпочитают скромно умалчивать, рассчитывая на то, что в современном мире довольно значительная часть покупок совершается по Интернету и «счастливый» покупатель в момент сделки видит своё предполагаемое приобретение только на экране монитора. А «Фотошоп», как известно, творит чудеса. Такая лукавая политика, на наш взгляд, несколько не дальновидна, наносит урон репутации устроителей торгов и владельцев галерей. Ведь никто ничего не имеет против хорошей, качественной, грамотной реставрации. Люди все взрослые, прекрасно отдающие себе отчёт в том, что за двести-триста лет бытования предмет имеет право носить на себе его следы. Тот период, когда коллекционировали по принципу «только в идеальном виде», давно миновал. Вопрос сейчас стоит несколько иначе: или ты владеешь шедевром, пусть и с дефектами, или – не владеешь ничем. Количество предметов высокого уровня крайне ограничено и капризы по поводу сохранности выглядят довольно смешно. Вот с кузнецовской или дулёвской посудой можно себе позволить пренебрежительно кривить губу, а с, допустим, «военной» тарелкой придирки по поводу щербинки или потёртости ни к чему не приведут, другую никто не предложит.

Первый и главный вопрос: реставрировать или нет? Наше, сугубо частное мнение – реставрировать. А здесь начинаются дальнейшие вопросы.  Должна ли быть реставрация так называемой коммерческой, когда предмет восстанавливают с максимальной видимостью отсутствия реставрации,  или же музейной, то есть достаточно видимой,  в основном только консервирующей предмет?  Мы считаем, что здесь выбор за коллекционером. Кому-то нравится состояние, как будто предмет только из магазина,  и весь сияет новизной и позолотой. Кому-то по душе именно налет старины, со всеми царапинами и потертостями. 

Ну и,  наконец, куда же идти реставрировать? Здесь выбор небольшой, только реставрационные мастерские музеев.  Большой проблемой наших реставраторов, в отличие от европейских, является  дороговизна и, в большей степени, трудность приобретения качественных материалов для реставрации.

Следует при этом отметить, что качественная реставрация стоит не дешево, а кроме того, может занять немало времени: от месяца  и до года. Связано это не столько с количеством времени, требуемым для реставрации одного конкретного предмета, сколько с большой загруженностью работой самих реставраторов.

 Теперь пару слов о ещё одном явлении, характерном для отечественного антикварного мира. Это непростые, своеобразные и крайне сложные, запутанные отношения среди трёх групп его участников: коллекционеров, дилеров и людей, гордо именующих себя искусствоведами. Что такое «искусствовед», науке точно неизвестно, но, можно предположить, что под носителями этого загадочного титула подразумеваются люди, закончившие ВУЗы по связанным с искусством специальностям и занимающие должности при музеях и на соответствующих кафедрах всё тех же ВУЗов. Без должности искусствоведов не бывает. Будь ты хоть доктор наук, автор публикаций, учёный и подвижник – без должности ты не более, чем частное лицо и мнение твоё никому не интересно Очень похоже на полуанекдотическое определение понятия «интеллигент» советских времён: «интеллигент – человек с высшим образованием». Вот и здесь, приблизительно, такая же картина. Всё это, конечно, было бы забавно, если бы не имело столь печальных последствий для российского антикварного сообщества.

 На завершающем этапе советского частного коллекционирования, самостоятельные собиратели получили от официальных искусствоведов пренебрежительно-унизительное определение уровня своей значимости в мире причастных к шедеврам мирового художественного наследия. Отныне и впредь, велено было именовать этот род деятельности «знаточеством». Вот так! Не искусствоведением, не мастерством, не посвящением в тайны тайн, а так – «знаточеством». Мол, много чего знает, но – учёностью не вышел! Ни должностей, ни степеней, так – спекулянт, перекупщик, а туда же - с небожителями спорить! Есть в этой позиции и справедливая ложка дёгтя: множество «бесспорных», с точки зрения обладателей, предметов, по признакам «натуры» не выдерживают никакой критики при сравнении с абсолютно бесспорными, провенансированными образцами из музейных хранилищ. Бывает и так, что очень хочется. С кем не бывает?… Есть и своя бочка мёда. Хранитель музейной коллекции видит за свою жизнь несколько сотен или тысяч предметов, находящихся в его ведении и в ведении коллег. Частный коллекционер пропускает через свои руки тысячи, десятки тысяч, а иногда – сотни тысяч предметов. Разными способами: покупая, просто осматривая в магазинах, бывая в гостях у коллег. Плюс к этому – постоянные музейные экспозиции в разных городах и странах, выставки. Ещё один плюс – частный коллекционер за свои знания платит свои же деньги. Истории не известны случаи, когда собирательство коллекции не обходилось бы без значительных трат и безвозвратных потерь из собственного кармана. А ничто так не мобилизует и не дисциплинирует, как потеря собственных денег. Любой частный коллекционер расскажет, если речь зайдёт на чистоту, что первые десять-пятнадцать лет – самые трудные. Приходится покупать за бешеные деньги то, что ничего не стоит, и не покупать то, что стоит миллионы. Знаточеское образование – одно из самых дорогих в мире. Зато – и качество… Есть, правда, и много разного рода апокрифов, домыслов и легенд относительно предметов, историй их бытования и причастности к разного рода историческим событиям и личностям, распространённых в знаточеской среде, но это так – атрибуты и издержки профессии, фольклор.

 Кроме того, коллекционеры зачастую обладают предметами, которые отсутствуют в музейных фондах, что даёт им право не только высказывать на основании своей осведомлённости мнение по поводу того или иного явления культуры, но и ставить под сомнение некоторые выводы людей, занимающихся исследованием этих явлений по роду своей основной деятельности. Это воспринимается последними крайне болезненно, неизвестно по каким причинам. Разве не является главным для настоящего учёного установление исторической правды? И настолько ли важно при этом, кто указал правильное направление в её поиске? В России – не совсем так. Вернее – совсем не так. Есть столпы и оракулы, слово которых истина в последней инстанции, даже если эта истина на поверку оказывается надуманной, высосанной из пальца пустышкой, и имя столпам этим – искусствоведы.

 Над всеми этими амбициями «учёных» дам и мужей можно было бы только посмеяться, если бы они имели отношение только лишь к их корпоративным интригам и дрязгам. Однако, за последние двадцать лет, эти господа сумели навязать себя российскому антикварному рынку в качестве единственно подлинных и истинных арбитров и судей по вопросам, касающимся атрибуции предметов. Ситуация благоприятствовала этому начинанию. Новые русские коллекционеры чувствовали себя крайне неуютно на поприще вложений денег в произведения искусства. Их вполне можно понять: подделок океан, а деньги не на помойке найдены. Как уберечься, как не стать жертвой мошенников и шарлатанов? На Западе вопрос этот решён давно: есть специальные экспертные бюро, с лицензированными специалистами, оказывающими на возмездной основе услуги по атрибуции. Что особенно важно, отвечающие деньгами       (пусть не своими, а страховой компании) за ошибку, приведшую к приобретению клиентом не того, что было заявлено. Но это на Западе. А мы только-только стали приобщаться к нормам жизни цивилизованного общества, в котором, кстати, нет института музейной экспертизы. Английские, французские, американские коллекционеры не бегают в Лувр, Британский музей или Метрополитен за атрибуцией. Проконсультироваться – бывает такое, но экспертное заключение на возмездной основе – никогда! Наука и музейное дело отдельно, коммерция отдельно.

                                   «В одну телегу впрячь не можно

                                     Коня и трепетную лань…»

 Только в России оказалось можно. И заскрипела эта удивительная телега.

   Сограждане наши привыкли беззаветно верить всему, что имеет своим происхождением официальные источники. « По радио сказали…» - как высшая форма верификации информации. Производная от неё «В музее сказали…» Кто сказал, что, за сколько – не суть. Музей, и всё тут! Там не обманут, там вывеска, начинающаяся со слов «Государственный». Бедные соотечественники! Им ли не знать, как родное государство неоднократно обманывало их же, причём, «кидало и разводило» на огромные деньги, глазом не моргнув. Уроки пошли не в прок! И результаты этой слепой веры не замедлили сказаться: огромное количество экспертиз оказалось на поверку филькиными грамотами. А денег никто возвращать не желал. Продавец ссылался на искусствоведа, а искусствовед только пожимал плечами: «Ошибся, с кем не бывает…Деньги? Помилуйте, я учёный, а не торгаш. Добросовестно заблуждался, как учёный, теперь точно так же, добросовестно и как учёный, прозрел. Концепция научная изменилась, батенька! Прогресс! Радоваться нужно за отечественную науку, а вы тут про деньги какие-то…» Сколько пройдёт лет, прежде чем ситуация изменится в сторону общемировых норм, сколько денег будет выброшено в обмен на дешёвые безделушки с липовыми бумажками – Бог весть! Лучший способ не наступать на грабли, не пользоваться граблями. Вообще...